"Загадка женственности"[«The Feminine Mystique»] - Бетти Фридан

У некоторых мужчин в определенные исторические периоды жажда свободы была такой же сильной или даже сильнее, чем страсть к плотским наслаждениям. То, что дело обстояло именно так для многих женщин, боровшихся за свои права, является неоспоримым фактом, независимо от того, как объясняется сила той, другой страсти. Несмотря на неодобрение и насмешки большинства мужей и отцов, несмотря на враждебность и даже прямые оскорбления, которые им доставались за их «неженское» поведение, феминистки продолжали свой крестовый поход. Душевные муки терзали их на этом пути. Друзья писали Мэри Лайон, что настоящая леди не будет ездить по всей Новой Англии с зеленой бархатной сумкой, собирая деньги на открытие колледжа. «Что я делаю плохого? — спрашивала она. — Я езжу в дилижансе или в поезде без сопровождения… У меня болит душа, и сердце мое переполнено неразделенной нежностью, нежной пустотой. Я делаю большое дело, меня ничто не может унизить».

Очаровательная Ангелина Гримке была в полуобморочном состоянии, когда ей, не знавшей, что это шутка, пришлось предстать перед законодательными властями штата Массачусетс по обвинению в антирабовладельческих выступлениях. Она была первой женщиной, представшей перед законодательным органом. В «Пасторском послании» обсуждалось ее неженское поведение:

«Мы обращаем ваше внимание на ту опасность, которая в настоящее время повсеместно угрожает женщине, нанося ее личности непоправимый вред… Сила женщины в ее зависимости, проистекающей от сознания той слабости, которой наделил ее Бог для ее защиты… Но когда она занимает место мужчины и говорит его голосом как общественный деятель… она теряет свою естественность. Если виноградная лоза, сила и красота которой заключены в том, чтобы виться по решетке, скрывая ее, надумает стать такой же независимой, как вяз, который может самостоятельно отбрасывать тень, она не только не будет в состоянии давать плоды, но просто упадет в пыль, пристыженная и опозоренная».

Нечто большее, чем простое беспокойство или разочарование, не позволило ей «устыдиться и замолчать», а домохозяек Новой Англии заставляло проходить по две, четыре, шесть или восемь миль зимними вечерами, чтобы послушать ее.

Трудно сказать, является ли правомерным эмоциональное отождествление американскими женщинами борьбы за освобождение рабов с появлением у них подсознательного толчка к борьбе за свое собственное освобождение. Но неопровержимым фактом является то, что, проводя организационную работу, обращаясь с петициями и выступая с речами за освобождение рабов, американские женщины научились бороться за свое собственное освобождение. На Юге, где рабство держало женщину в стенах дома и где ей не удалось почувствовать вкус к образованию, самостоятельной работе или к общественной борьбе за совместное обучение в школах детей с разным цветом кожи, привычный образ женщины остался неизменным, там было мало феминисток. На Севере женщины, принимавшие участие в «подпольной железной дороге» ' или каким-либо другим способом боровшиеся за освобождение рабов, не могли уже больше оставаться прежними. Феминизм продвигался на Запад вместе с фургонами колонистов, где близость границы сделала женщин с самого начала почти равными мужчинам (Вайоминг был первым штатом, в котором женщины получили право голоса). Кажется, что у феминисток было столько же причин завидовать мужчинам или ненавидеть их, сколько у всех остальных женщин их времени. Но что действительно отличало их, так это самоуважение, мужество, сила. Любили ли они мужчин или ненавидели их, не узнали страданий или испытали унижения от мужчин в своей жизни, они отождествляли себя со всеми женщинами. Женщины, смирившиеся с условиями, которые способствовали их деградации, чувствовали презрение к себе и ко всем женщинам. Феминистки, боровшиеся за изменение этих условий жизни, избавились от этого презрения, и у них было меньше причин завидовать мужчинам.

Призыв к первому съезду в защиту женских прав прозвучал потому, что образованная женщина, уже принимавшая участие в общественной жизни как аболиционистка, лицом к лицу столкнулась с реальностями тяжелой нудной работы домохозяйки и с изолированной жизнью в маленьком городке. Так, например, Элизабет Кейди Стэнтон, выпускницу колледжа, мать шестерых детей, жившую на окраине городка Сенека-Фоллз, куда она перебралась с мужем, томила жизнь состоявшая из приготовления еды, шитья, стирки и воспитания детей, одного за другим. Ее муж, лидер аболиционистов, часто ездил по делам. Она писала:

«Подпольная железная дорога» (Underground Railroad) — система переброски беглых рабов-негров из южных штатов в северные. — Прим. перев.

«Я теперь понимаю те трудности, с которыми должно мириться большинство женщин, живя обособленной жизнью в своих домах и не имея возможности развивать свои лучшие качества, общаясь большую часть своей жизни со слугами и детьми… Я чувствовала общую неудовлетворенность женской долей… и усталый тревожный взгляд большинства женщин вызывал во мне горячее желание принять необходимые активные меры… Я не знала, что делать, с чего начать. Единственное, что я смогла придумать, — это организовать митинг протеста, на котором можно было бы обсудить этот вопрос».

Она поместила в газетах только одно объявление, но домохозяйки и их дочери, никогда не видевшие другой жизни, съехались из разных мест в радиусе пятидесяти миль, чтобы послушать ее речь.

Несмотря на социальные и психологические различия, те, кто вел борьбу за права женщин раньше, да и потом, имели уровень развития выше среднего и получили более глубокое для своего времени образование. Иначе какие бы чувства они ни испытывали, они не смогли бы разглядеть те предрассудки, которыми оправдывали деградацию женщин, и не смогли бы выразить словами свои неортодоксальные мысли. Мэри Уоллстонкрафт занималась самообразованием, а затем училась у тех английских философов, которые выступали за права человека. Отец научил Маргарет Фуллер читать классическую литературу на шести языках, а позже она была вовлечена в эмерсоновский кружок философов-трансценденталистов. Отец Элизабет Кейди Стэнтон, будучи судьей, дал дочери лучшее по тем временам образование и, кроме того, разрешил ей посещать слушания тех дел, которые он вел в суде. Эрнестина Роуз, дочь раввина, восставшая против исповедуемой в доме религиозной доктрины, которая закрепляла за женщиной подчиненное положение по отношению к мужчине, получила образование путем «независимого размышления» над идеями великого утописта Роберта Оуэна. Она также нарушила ортодоксальный религиозный обычай и вышла замуж за человека, которого любила. Даже во времена самых яростных битв за права женщин она настаивала на том, что не мужчина как таковой является врагом женщины: «Мы боремся не с мужчинами, а с порочными принципами».

Эти женщины не были мужененавистницами. Юлия Уорд Хоуве, блистательная и прекрасная дочь «Нью-Йорка-400», глубоко изучавшая все, чем бы она ни интересовалась, опубликовала «Республиканский боевой гимн» анонимно, потому что ее муж был убежден, что ее жизнь должна быть посвящена ему и их шестерым детям. Она не принимала участие в движении суфражисток до 1868 года, то есть до тех пор, пока не встретила Люси Стоун, которая, как она позже признавалась, «долгое время была, как я тогда считала, мне крайне неприятна. Когда же я увидела ее прелестное женственное лицо, услышала ее искренний голос, я поняла, что объект моей неприязни существовал только в моем воображении, созданный бессмысленным и глупым заблуждением… Единственное, что я смогла сказать: "Я с вами"».

Ирония мифа о женщинах-мужененавистницах состоит в том, что так называемые эксцессы феминисток были результатом их беспомощности. Когда общество считает, что женщины не имеют, да и не заслуживают того, чтобы иметь, какие-либо права, как им помочь себе? Вначале казалось, что они могут только говорить. После 1848 года они каждый год устраивали собрания в защиту прав женщин в маленьких и больших городах, собирали общенациональные съезды и съезды отдельных штатов: Огайо, Пенсильвании, Индианы, Массачусетса. Они могли до скончания века говорить о правах, которых у них не было. Но как могли появиться законодатели, которые решали бы вопросы в пользу женщин, которые позволили бы им оставлять себе собственные доходы или детей после развода, когда они не имели даже права голоса? Как могли женщины организовать и финансировать кампанию за получение избирательного права, если у них не было ни своих денег, ни права на собственность?

Сам факт обостренного восприятия общественного мнения, которое вырабатывается в женщине в результате такой полной зависимости, делал болезненным каждый шаг, который помогал женщине выйти из ее нежной тюрьмы. Даже когда они попытались изменить условия, которые они были в состоянии изменить, им пришлось столкнуться с насмешками. Фантастически неудобные платья, которые носили «дамы» в то время, были символом их рабства: затянутые так туго, что едва могли дышать, они надевали полдюжины нижних юбок, весящих от десяти до двенадцати фунтов и таких длинных, что подметали весь мусор на улице. Образ феминисток, снимающих с мужчин брюки, в определенной степени возник в связи с появлением костюма «блумер», состоящего из жакетки, юбки до колен и брюк до щиколоток. Элизабет Стэнтон вначале носила его с удовольствием, ей удобно было в нем делать домашнюю работу, так же как в наше время молодой женщине удобно носить шорты или слаксы. Но когда феминистки стали появляться в этих костюмах на людях как символ эмансипации, грубые шутки газетчиков, уличных бездельников и мальчишек были просто невыносимы для их женской чувствительности. «Мы надеваем этот костюм, чтобы иметь большую свободу, но что такое физическая свобода по сравнению с моральным рабством», — сказала Элизабет Стэнтон и сняла свой блумер. Большинство женщин, в частности Люси Стоун, перестали носить его из чисто женских соображений: он не очень удачно подчеркивал их фигуру. Только сама миссис Блумер продолжала носить его, так как была чрезвычайно миниатюрной и очень хорошенькой.